Не Украина и не Русь -
Боюсь, Донбасс, тебя - боюсь...
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ "ДИКОЕ ПОЛЕ. ДОНЕЦКИЙ ПРОЕКТ"
Поле духовных поисков и находок. Стихи и проза. Критика и метакритика.
Обзоры и погружения. Рефлексии и медитации. Хроника. Архив. Галерея.
Интер-контакты. Поэтическая рулетка. Приколы. Письма. Комментарии. Дневник филолога.
* * *
Мой путь назад – оптический обман:
и пение сирен, и ветер в вантах,
Итака, горизонт, и царский сан,
и этот пульс в висках, как стук пуантов.
И это не балет… Вот вновь река и берег.
Твой поцелуй вибрирует во мне.
Его сберечь нельзя. Повторами проверить –
опять нельзя. Дрожит лишь тень на дне.
На дне чего, скажи, – души, ума, пространства,
где память прячется в светящихся сосудах?
И снова целый мир с собачьим постоянством
целует сам себя в теченьи суток.
МОРСКОЙ ПЕЙЗАЖ
Синие тучи, темные тучи, светлые тучи.
В медное море тянется с неба солнечный лучик,
режущий лучик белого света с темного неба,
светлого неба, синего неба, теплого хлеба.
То ли ко мне возвращаются краски черного моря,
то ли в крови пульсируют волны счастья и горя,
то ли в мой мозг проникает с небес темная круча,
то ли мой хлеб преломили со мной годы и случай.
Месяц не май, голод не тетка, сердце не камень,
темные волны, белая степь, пыль под ногами…
Вижу – бредешь по воде наших дней, словно апостол,
темные ночи, светлые дни – поза и поступь.
Кто ты, скажи мне, контур твой темен, взор же твой светел.
Как ты красив, путник судьбы моей, что ж ты не весел?
Кто огорчил тебя, брат моих дней, тень моей ночи –
темные тучи, светлые тучи, писем ли почерк?
Может быть, волн боевые стада – общие цели?
Может быть, ветра сладкое Да – хлеба и зрелищ?
Древних ристалищ плечи и торс, ремни сандалий?
В темном сандале твоих волос – жизнь на привале?
Как ты прекрасен, спутник мечты, звездочка с неба.
Где же ты спишь, чтоб тебя не нашли, где бы я не был?
Медное море, светлая высь – пей до отвала.
Ах, поцелуй меня, моя жизнь, как целовала!
* * *
Над парусами небо сине,
над парусами звезды, звезды…
и млечный путь на паутине
еще прозрачнее, чем воздух.
Ты пишешь мне, что все в порядке,
здоровы дети, хватит денег.
А здесь накат играет в прятки,
вокруг вода и нет растений.
Синеет небо. Тихо плещет
вода о борт. Ночная вахта.
И я описываю вещи
тебе не нужные de facto.
Я расскажу тебе про карту.
Зеленый берег, море сине.
Мыс Тарханкут. Любовь Петрарки
здесь не причем, и я бессилен.
Над парусами небо сине.
Лаура спит вдали от ветра.
Упряжка волн несет на спинах
по карте жизни этот вектор.
* * *
Я пытался писать тебе. Или купить тебе пса.
Думал, лучше отдать тебе деньги, одежду и кров.
Я пытался увидеть тебя в своей жизни хозяйкой, смешать нашу кровь.
То ли группа не та, то ли гены с излишком икса…
Подобрать бы породу, какую ты сможешь любить.
Может быть фокстерьер, может просто бродячий барбос.
Он кудлатый и добрый. Он может лизнуть тебя в нос.
Ты накормишь его, приласкаешь и дашь ему пить.
Ты, родная моя, то моя, то чужая жена,
я не твой программист, хотя я не из слабых ребят.
Я все шел к тебе, шел, но, столкнувшись, прошел сквозь тебя.
Почему это так? Я не знаю подробности сна.
Ты мне кажешься дымкой, мой млечный и сказочный путь.
А я думал – ты плоть, надевая на палец кольцо.
Но я вновь бы ошибся, вернулся в наш дом как-нибудь.
Да, я рядом, я возле. Ты выйди ко мне на крыльцо…
Я и сам этот пес. В его шкуре я снова возник.
Вот ошейник на шерсти для строгости давит кольцо.
Я привязан к тебе. Я потею через язык.
Да, я рядом, я возле. Ты выйди ко мне на крыльцо…
ДВЕ КАРТИНЫ А.ГЛУМАКОВА
Синее пламя, красное пламя, желтое пламя,
мы среди этих мазков в горящем бедламе,
знаки вопроса в малиновой середине –
я бы ушел, да запутался в паутине.
Может быть, это перья прекрасной птицы,
может быть, это шторм, и блестят зарницы.
Снятся мне юрьев день, петушок на спице,
цацка, а может дрянь, но к утру проспится…
А на другой стороне – лучезарный пастух.
Нимб его счастьем сияет, и песенка спета,
вол златоокий идет по волнам его света.
Вот и утро, и свет его не потух…
* * *
Стоит июль. Сияют небеса.
Ночь серебром просвечивает листья.
Мы рядом на скамейке. В этом смысле –
такая в нашей жизни полоса.
На небе заменяют облака,
когда они с тобой соприкоснутся.
И я боюсь, что можно не проснуться,
когда в руке лежит твоя рука.
Забудем все. Оставим лишь пустяк,
чуть шевелящийся, как летняя прохлада,
и ты мне скажешь – Ничего не надо,
мы посидим немного просто так.
Ты потерпи. Целебна летом ночь.
Я вспомню Крым в обнимку с Черным морем.
Мы рядом здесь. Мы ни о чем не спорим.
Все позади, и время мчится прочь…
ВОЛНЫ
1
Держась друг друга по привычке,
бредут нестройными рядами
овечек белые сестрички
по 200 миль между портами.
И, кажется, сквозь буквы шрифта
проступит шум прибрежной гальки,
рифмуя пену волн над рифом
в капризные изломы кальки.
Таверен фадо и фламенко
в тугие кудри южной ночи
вплетают терпкий вкус измены,
уж слышен говор, виден почерк…
И все ужимки школы флирта
во впадинах между волнами
утопят всех потомков Флинта
и отшлифуют каждый камень.
2
Издалека они как текст
арабской вязи.
Совместный бег для них лишь тест
на общность фазы.
Но берег близится, и нет
иного моря.
Встав во весь рост, пропустят свет
и гибнут вскоре.
Им ускользнуть бы дырой в заборе –
и кто б искал.
Да только прыгнут обратно в море
с прибрежных скал.
В атаке шельфа они прекрасны,
набег – их труд.
Они лишь жертвы стихийной страсти
и так умрут.
* * *
Не плачь так горько, мой скрипач.
Сыграй еще. Хватает силы духа
смахнуть смычком отрезанное ухо
и вспомнить, что не тонет в речке мяч.
И рыбы поднимались по реке,
пока за нами гнался альтерэго,
чтоб вместе с нами броситься с разбега
все в ту же реку с бритвою в руке.
Живи и пой. И пей, только живи.
Мы все переплываем эту реку.
Вот и чапаев воду пьет за греков,
чтобы с вином смешать ее в крови.
Усаты наши няни – мопассан,
тулуз лотрэк, лыс ленин, как котовский,
дали, д’арк, буденный весь в усах…
Играй, скрипач, смычком усатым в доску.
Ножовкой водит доктор пирогов.
Пока у наших ушки на макушке,
вокруг пылает бой, и гибнет пушкин.
Ах, няня, выпьем с горя, где же кружка?
Ах, няня, няня, выпьем за врагов…
Товарищ сталин, хванчкары налей,
за родину – от пробки и до дна!
И ты там был, хлебнул того вина,
жизнь стала лучше, стала веселей.
Теперь ты сам и нянька и дитя,
ну что тебе отрезанное ухо?
Возьми бетховена, и он лишился слуха
на старости и 20 лет спустя.
Ты тоже не утопишься в реке,
а полетишь со всей еврейской грустью
над брошенным судьбою захолустьем,
над витебском со скрипкою в руке…
КОММЕНТАРИИ
Если Вы добавили коментарий, но он не отобразился, то нажмите F5 (обновить станицу).
ДОНЕЦКИЙ ПРОЕКТ
