ДОНЕЦКИЙ ПРОЕКТ |
Не Украина и не Русь - Боюсь, Донбасс, тебя - боюсь... ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ "ДИКОЕ ПОЛЕ. ДОНЕЦКИЙ ПРОЕКТ" |
|
Поле духовных поисков и находок. Стихи и проза. Критика и метакритика. Обзоры и погружения. Рефлексии и медитации. Хроника. Архив. Галерея. Интер-контакты. Поэтическая рулетка. Приколы. Письма. Комментарии. Дневник филолога. Сегодня среда, 09 октября, 2024 год |
||
Главная | Добавить в избранное | Сделать стартовой | Статистика журнала |
ПОЛЕ Выпуски журнала Литературный каталог Заметки современника Референдум Библиотека ПОИСКИ Расширенный поиск Структура Авторы Герои География НАХОДКИ Авторы проекта Кто рядом Афиша РЕКЛАМА |
«Я отношенья выяснила все»
Я помню её двадцатилетней. Крепкой, статной, прямой. От волос её, светло-золотистых, казалось, исходило сияние. Не красавица, но хороша. Те, кто знавал её позже, удивятся, возможно, нарисованному мною образу. Бледной, худой, угловатой станет она потом. Воспоминания мои о ней будут отрывочны. Несколько эпизодов, которые, как мне думается, дают представление об ее натуре. Точно я не помню, когда её рассмотрела. Она была студенткой филологического факультета и посещала литературное объединение при Донецкой писательской организации. Думаю, это было самое демократическое из всех существовавших литобъединений. Потому что его возглавляли два чудака, идеалиста, простофили — ветеран, но вечно молодой, Борис Леонидович Радевич и аз, грешная, недавно принятая в Союз писателей СССР. Мне очень нравился облик Наташи Хаткиной. Что касается стихов, то впечатления большого они вначале не производили. Да и не выносила она их на обсуждение, так сказать, не удостаивала. Самолюбие и гордыня в ней ощущались. Тонкость и ранимость были спрятаны глубоко. Дерзающих авторов было много, некоторые писали романы. А так как моей обязанностью было читать и анализировать, то я утопала в произведениях. Борис Леонидович занимался организационными вопросами: приглашал интересных людей, председательствовал и так далее. К счастью, два автора из литобъединения — Авцен и Свенцицкий — умели великолепно анализировать. Охотно это делали. Дополняли картину другие авторы. После них мне оставалось только подвести итог. Помню, возник некий шанс напечатать стихи членов литобъединения в журнале «Донбасс». Стихотворение Натальи начиналась строкой «Шар розовый, шар голубой…» Оно было сделано вчерне. Какое-то содержание в нём билось, не находя выхода. Мне казалось, свет забрезжит, если поправить одну в середине совсем невнятную строчку. Я сказала об этом Владимиру Авцену, передавшему стихи. «Да, — ответил он, — мы ей говорили. Но она ничего не будет править». Крайность, — однако, — та, что лучше своей противоположности, так я думаю. Публикация тогда не состоялась. Другой характерный эпизод. Встреча с литобъединением Макеевки. Что-то вроде состязания. В конце, завершая вечер, руководитель Макеевского литобъединения Николай Хапланов, как гость подводивший итог первым, гордо сказал: «А Макеевка-то оказалась сильнее». Я удивилась: «Неужели? Вспомните хотя бы превосходное стихотворение Наташи». Говоря это, я непроизвольно на нее взглянула. В лице — ни дерзости, ни высокомерия. Выражение нежно благодарное, как у ребенка, избежавшего обиды. Тогда, кажется, и мелькнула у меня мысль, что атмосфера соперничества Наташе была нужна, чтобы сосредоточиться, сделать победный выбор. И, думаю, чтобы совершенствоваться в творчестве. Она высоко ценила свою личность, свою индивидуальность. «Замкнула слух», говоря словами Ахматовой. Такая позиция была наилучшей в семидесятые годы, годы нивелирования и обезличивания. Они, эти годы, вспоминаются мне лично как самые печальные. Над каждым твоим написанным словом словно стоит надзиратель. Не был пропущен третий мой, подготовленный к печали, сборник. Более зрелый, как я полагала, чем два предыдущие. Обсуждение рукописи на писательском собрании превратилось в осуждение моих индивидуальных качеств. Была неприемлема я, с моими темами, переживаниями и настроениями. Я только и сказала, с предательскими слезами на глазах, что лучше не писать совсем, чем так, как мне советуют. А я-то надеялась, что смогу оградить третий сборник, в силу большего его совершенства, от грубого вмешательства в текст. Жизнь опровергла мои мечтания. С этого момента стало возрастать во мне желание, оборвать все внешние связи, уйти в себя, в том числе, избавиться и от тяготившей уже меня общественной нагрузки. И даже после того, как сборник, изувеченный, вышел. С редактированием, ломавшим меня. Случай представился не скоро. Истекал восьмой год нашей общественной с Борисом Леонидовичем работы. Всякое литературное сообщество всегда разделяется на группы. В каждой — свой лидер, свои пристрастия. Центром одной группы была Наташа. На одном из заседаний парни из ее окружения устроили скандал: вышел некто и стал читать матерные стихи. Я увидела, как бледнеет и почти теряет сознание старик — Борис Радевич. Обычно он председательствовал. Пришлось мне брать бразды в свои руки. Я сказала несколько спокойных слов, но достаточно выразительных, должно быть. И компания удалилась. Под возмущенные возгласы другой части сообщества. А, надо сказать, именно к этому времени была выделена писательской организации ставка для руководителя литературного объединения. Мы работали бесплатно. Поэтому шум вокруг выходки поднялся большой. Претендентами. Я и Радевич — чудаки, идеалисты и простофили — благородно ушли. Никто нам, естественно, спасибо не сказал. Только обком комсомола, к его чести, наградил грамотами. Радевич был оскорблён, переживал. Даже хворал. Я ощутила лишь большое облегчение. Лет на десять Наталья выпала из моего поля зрения. (Я заметила, что в наших отношениях обозначились десятилетние циклы). И появилась в 1990 году. На писательском съезде. Мы сидели рядом, сотрясаемые одной дрожью негодования. Брань, которая лилась с трибуны на наши русские головы, притиснула нас друг к другу. Меня самым натуральным образом тошнило. Наталья говорила: «Надо гавкнуть». Как? Если на трибуну поднимались только по списку. Всё было схвачено. Наталья сказала: «А три минуты, дающиеся на реплику?» Вечером в номере Вадима Константиновича Пеунова, старейшины, наше трио обсудили этот проект. И вот на следующий день мы садимся в первом ряду. Наталья надела короткую юбку, чтоб видны были коленки. Мужчины в президиуме не оставили этого без внимания. Во всяком случае, председательствующий, посматривал. Наталья попросила слова для реплики. И тут меня затошнило опять. Я вышла, а когда вернулась, она уже поднималась на сцену. Я опустилась на первое сиденье у бокового входа. Ах, как жаль, что никто не записал ее краткую речь. (Прочтенное в заключение стихотворение опубликовано). Пять-шесть предложений, выверенных и взвешенных, — содержала ее речь. Она была о том, что ораторы, проклинающие прошлое, были сами ныне этим прошлым. На беско- нечные вопли о том, как приходилось писать под принуждением, Наталья сказала: «Не понимаю. Убить человека можно, но заставить писать — нельзя». А стихотворение было великолепным опровержением навязываемых во всех выступлениях постулатов расизма.
Зал возмущенно зашумел. Председатель поднял руку: «Будем толерантны», -сказал. Недаром засматривался на коленки. В этом смысле все мужчины толерантны. Наталья, своим тонюсеньким голосом перекрывая шум, завершила выступление, глянула в зал, увидела, где я сижу, и направилась прямо ко мне. Сориентировалась. При таком-то волнении. Я её зауважала. «Ну, как?» — «Замечательно! Лучше не скажешь!» — ответила я. — «Слава богу!» И тут мы увидели идущего в нашу сторону Бориса Чичибабина. Он порывисто пожал ей руку и удалился. «Значит, всё и в правду правильно, раз Чичибабин одобрил», — успокаиваясь, удовлетворённо сказала Наталья.
В следующем цикле был мой юбилей. Глаза б мои не видели юбилеев. Я отказалась от официального празднества. Что за радость выслушивать обязательные похвалы. Но Наталья решила иначе. Со Светланой Заготовой организовала вечер по юмористическому сценарию. Веселилась, и с нею — публика, мои читатели. Закончился вечер преподнесением школьниками с Пролетарки, во главе со своим директором школы Валентиной Ивановной Савенко, огромного торта. И столько было в Наташе энергии и веселости, что мне казалось, её хватит на два века. В 1999 году у неё вышел сборник «Лекарство от любви». В подаренном мне экземпляре надпись: «С по — чтением!» Рецензию я писала с большим удовольствием. Она была напечатана в газете «Донецкий кряж». Там я в те годы сотрудничала. Я радовалась мастерству, и, тем более — что с огорчением и досадой наблюдала, как не требовательными становятся к себе многие даже профессиональные поэты. В заглавие я вынесла строку Наташи из одного её стихотворения: «Я отношенья выяснила все». Могла ли я думать тогда, какой печальный смысл приобретет строка через десять лет. Выяснила всё и ушла из жизни в возрасте зрелости, когда можно было ожидать свершения самых больших и глубоких замыслов. Сознание моё никак не хочет с этим примириться. В канун 2009 года, ровно в полночь она мне позвонила. Я удивилась. Наши контакты стали редки и суховаты. И происходило это не по моей воле. То высокомерие, то дружелюбие ощущала я по отношению к себе. Поэтому и не ожидала никак её звонка. Теперь меня не оставляет ощущение, что она чего-то ждала от меня. Что-то я не услышала в промежутках между словами.
Осень без Натальи
26.10.2009
|
При полном или частичном использовании материалов ссылка на
Интеллектуально-художественный журнал "Дикое поле. Донецкий проект"
обязательна. Copyright © 2005 - 2006 Дикое поле Development © 2005 Programilla.com |
Украина Донецк 83096 пр-кт Матросова 25/12 Редакция журнала «Дикое поле» 8(062)385-49-87 Главный редактор Кораблев А.А. Administration, Moderation Дегтярчук С.В. Only for Administration |