ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ "ДИКОЕ ПОЛЕ. ДОНЕЦКИЙ ПРОЕКТ"

Поле духовных поисков и находок. Стихи и проза. Критика и метакритика. Обзоры и погружения. Рефлексии и медитации. Хроника. Архив. Галерея. Интер-контакты. Поэтическая рулетка. Приколы. Письма. Комментарии. Дневник филолога.

Сегодня четверг, 18 апреля, 2024 год

КОНЧАКОВСКИЙ, МЯГКОВ И БУЛГАКОВ —

НОВАЯ ЗАГАДКА

В кругу новых знакомых Булгаков читает свои произведения, знакомится с Заяицким, Долгоруковым, Ляминым, Ушаковой, Венкстерн, Топлениновым, Шервинским, Шапошниковым, Дмитриевым, Вильямсом, Петровским. Николай Николаевич Лямин стал наиболее близким другом Булгакова. Потомственный Почетный гражданин Москвы, внук Городско- го головы, филолог, окончивший Московский университет, он прекрасно знал историю, философию, литературу и искусство, свободно владел несколькими языками, имел замечательную библиотеку. Он во многом восполнял гуманитарные пробелы в образовании Булгакова. Много времени проводили они в беседах, за шахматной доской, в прогулках на лыжах. Очень тепло относился Булгаков и к его жене Наталии Абрамовне Ушаковой, которая до сих пор обладает общительным, веселым характером и доброжелательностью. В годы репрессий Николай Николаевич, как и многие другие представители интеллигенции, был арестован в первый раз, с началом войны — второй и погиб в Свердловске в тюремной больнице НКВД от истощения. Сейчас он посмертно реабилитирован. Как заметила Н. А. Ушакова, в комментариях к ранней редакции романа «Мастер и Маргарита», Б. Мягков ошибочно сообщает его профессию — художник; ошибочно указывает на его знакомство с Б. Земским; ошибочно приводит фамилию Н. А. Ушаковой: Лямина-Ушакова. Мы с ней часто смеялись над ляпами Мягкова, а когда нам это надоело, то сделали из ватмана коробочку со щелкой и договорились платить штраф 10 копеек, если кто произнесет его имя. Дело, конечно, не толь- ко в ляпах. «Боюсь, что пошлость становится стилем литературоведения. Пошлость пропи- тывает обе книги Б. Мягкова о Булгакове. Но она же, пошлость, кажется, и обеспечила этим книгам популярность и признание» — пишет Л. Яновская. Однажды, когда я пришел к Ушако- вой, она вся кипела, но молчала. Потом не вы- держала, достала рубль, положила в коробочку и стала крыть Мягкова вдоль и поперек. Я познакомился с ним в 1979 году случай- но.

Друзья повели меня на частную квартиру, где он читал нелегальную лекцию о Булгакове. Я пришел с большим листом ватмана — моей схемой булгаковской Москвы. Из лекции запомнилось три момента. Категорическое утверждение, что Булгаков не собирался покидать Россию; Мягков свободно оперировал массой ксерокопий, в том числе, нелегальной зару- бежной литературы, и я удивился, что он не боится — доступ к ксероксам строго контролировался, а среди нас наверняка сидело два-три кагэбешника (это и другим бросалось в глаза — см. Кораблев А.А.); после лекции Мягков собрал с нас по рублю.

Я показал ему свою схему, и он попросил ее у меня на несколько дней. Потом он предложил объединить наши материалы и опубликовать. Я об- радовался. Напечататься в прессе, да еще какому-то случайному человеку, да еще о Булгакове — фантастика! Мягков предложил добавить к нашим фамилиям еще какого-то Александра Шамаро — номенклатурного «мо- сквоведа». Черт с ним, пусть приклеивается. Однако вскоре, когда я был у Мягкова дома, случайно увидел, что моя фамилия среди авторов отсут- ствует. Мягков растерялся, потом объяснил, что она не понравилась ре- дакции. Украли материалы, значит. Я проглотил.

Так началось наше сотрудничество. Мы приходили друг к другу, вместе ездили по Москве, вместе работали (у него не было пишущей машинки или она была в ремонте). Дошло дело до книги Проффер «Неизданный Булгаков», где центром было интервью Татьяны Николаевны Кисельгоф. Конечно, я на- чал ее разыскивать. Оказалось, Мягков знал адрес и уже неоднократно пы- тался с ней связаться, но она — ни в какую. Тогда он дал адрес мне: а вдруг у меня получится? Мне она ответила сразу и тут же пригласила к себе в Туапсе. Две недели мы с Татьяной Николаевной напряженно записывали ее воспоминания, и когда я вернулся в Москву со звукозаписями, Мягков был в шоке. Я решил сам обрабатывать звукозаписи без участия Мягкова, и тре- щина в наших взаимоотношениях расширилась. Вскоре мне снова повезло:

телевидение согласилось делать со мной передачу о Булгакове. В разгар работ мне сообщили, что передача закрыта: в редакцию пришел Мягков и сказал, что я не известно кто, нигде не работаю и зашибаю деньги по кладбищам. Это была правда. Я официально был зарегистрирован как кустарь-ремесленник по гравировке на камне. Это давало массу свободного времени, да еще под- крепленного хорошими деньгами. Помню, только для того, чтобы взглянуть на тексты писем Булгакова к Попову, я сел в самолет и на два часа смотался в Харьков к Яновской. С Мягковым я больше не общался. Потом он ринулся в Туапсе, но Татьяна Николаевна приняла его холодно, даже от фотосъемки отказалась. Тогда Мягков обманул ее, сказал, что приехал по моей просьбе, и что я просил его сфотографировать ее. Она нехотя согласилась и написа- ла мне об этом визите. Так все и раскрылось. Написала она об этом случае и Кончаковскому (будущему директору Киевского музея) который в 2001 году опубликовал ее письма. Но тут всплывает много странностей:

1. Почему-то при публикации Кончаковский скрыл фамилию Мягкова за обозначением «С." и по непонятным причинам продолжает скрывать ее до сих пор.

2. Попыткам сверить опубликованные тексты писем с оригиналами Кончаковский воспротивился. Он объяснил, что оригиналы писем яко- бы передал в Музей истории Киева. Это очень странно, так как письмам Татьяны Николаевны место, конечно, в музее Булгакова, в доме, где они с Булгаковым прожили несколько страшных лет. Именно эти годы и описы- вает в своих письмах Татьяна Николаевна. Это было бы очень уместно и в экспозиционном, и в научном аспектах.

3. Место писем в Музее Булгакова еще и потому, что они адресованы Кончаковскому, директору Музея Булгакова. Это было бы престижно и для музея, и для его директора. Странно, что Кончаковский поступился этим.

4. Кроме того, Кончаковский — заядлый коллекционер, поэтому невероятно, чтобы он выпустил из рук такое сокровище. 5. Следующая странность в том, что Кончаковский не ссылается ни на какие передаточные документы, не сообщает ни номер фонда, ни номера единиц хранения.

6. Еще одна странность состоит в том, что, по утверждению Конча- ковского, он не оставил ни себе, ни своему музею копий якобы передан- ных писем. И моя мать, и я неоднократно передавали в различные музеи интересные документы. При этом нам всегда делали заверенные печатями копии. Это обычная музейная практика.

7. Говоря об отсутствии копий, Кончаковский забыл, что несколько лет назад сам прислал мне копию одного из этих писем.

8. И еще одна странность. Если раньше мы с Кончаковским имели нор- мальные рабочие контакты, то теперь он перестал отвечать на мои запросы.

Все это вызывает подозрение, что Кончаковский скрывает полные тексты писем Т. Н. Кисельгоф и скрывает непорядочное поведение Мяг- кова в отношении первой жены Булгакова. Это еще более удивляет после того, как Т. А. Рогозовская в 2001 г. на международном симпозиуме в Буха- ресте сообщила о присвоении Мягковым авторства Киевского музея Булгакова в исследованиях родословной булгаковской семьи.

Вот строки из писем Татьяны Николаевны к А. П. Кончаковскому:

12.12.1981. Был у меня как-то булгаковед С. думаю, что из-за любо- пытства. Он у меня просил Ваш адрес, я ему дала, а потом узнала кое-что не в его пользу, — если он станет Вам писать, не стоит Вам с ним переписы- ваться. Я до сих пор очень жалею, что дала ему Ваш адрес. Я Вас предупре- ждаю, а дальше — Ваше дело.

24.12.1981. О С. я только могу сказать, что он меня обманул, может когда-нибудь будете у меня, я Вам расскажу, — писать не буду.

13.01.1982. Анатолий Петрович, если Вы переписываетесь с., все же не советую Вам с ним дружить. Я его знать не хочу. Каждый раз, как Вам пишу, ругаю себя, что дала ему Ваш адрес.

Прошло несколько лет, и однажды я сел в холодный ночной трамвай. На соседнем месте оказался Мягков. Мы растерянно помолчали. Через минуту он сказал:

— Вот ведь, как бывает…

Я промолчал.

— Может быть, не стоило бы нам так дальше?..

— Не надо было документы воровать. — Ответил я.

Запись об этой встрече сохранилась в дневнике Н. А. Ушаковой за 24.04.1986.

Вскоре меня арестовали, а мой архив КГБ изъял как порнографию (Протокол обыска от 21.10.1986) и официально уничтожил как политически вредный (Письмо Прокуратуры г. Москвы от 12.02.1992).

Спустя 20 лет, уже после смерти Мягкова, Ирина Мягкова (Горпенко) вдруг объявила, что в 1981 году после моей поездки к Кисельгоф Мягков пришел к М. О. Чудаковой и показал ей якобы мое, письмо, в ко- тором я предупреждаю его, что планирую сделать на него донос в КГБ. Я потребовал показать письмо и тоже обнаружил много странностей. Во-первых, оказалось, что это не оригинал, а плохая фотокопия (оригинал якобы не сохранился). Во-вторых, письмо не имеет подписи (ни машинописная, ни рукописная части). Вместо подписи просто вписана моя фамилия. В письме я будто бы назначаю Мягкову встречу, но по сохранившимся у меня документам 1981 года выяснилось, что именно в эти дни меня даже в Москве не было — я был в командировке в Киеве. Последнюю проверку я проводил с радостным сердцем: у нас сохранилась старинная пишущая машинка, и я легко мог сличить шрифты. Тут грянул гром среди ясного неба — письмо было напечатано на нашей машинке. Причем именно тогда, в 1981 году. Дело в том, что раньше у нашей машинки был заметный дефект: буквы верхнего регистра отпе- чатывались немного выше строчки. Это хорошо видно на документах 1981–1982 годов. Потом мы вызвали мастера, и он починил машинку.

Это видно по документам следующих лет. Так вот, на фотокопии был текст с дефектами, то есть он печатался до ремонта. Эта загадка не раскрыта до сих пор.

Поля, отмеченные * звёздочкой, необходимо заполнить!

Ваше имя*
Страна
Город*
mailto:
HTTP://
Ваш комментарий* Осталось символов