ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ "ДИКОЕ ПОЛЕ. ДОНЕЦКИЙ ПРОЕКТ"

Поле духовных поисков и находок. Стихи и проза. Критика и метакритика. Обзоры и погружения. Рефлексии и медитации. Хроника. Архив. Галерея. Интер-контакты. Поэтическая рулетка. Приколы. Письма. Комментарии. Дневник филолога.

Сегодня пятница, 26 апреля, 2024 год

КНИГА-ПРАЗДНИК

Состояние современной поэзии можно охарактеризовать как неустойчивое равновесие и вре- менное равноправие всех мыслимых начал и всех возможных тенденций. Ни одно из существующих ныне течений, даже самых модных и продвинутых, не может претендовать на место ключевого и центрального.

В поэзии сегодня нет центра, нет авторитетов и кумиров. Есть таланты без поклонников, Апостолы без последователей. Нет шедевров и свершений, есть поиски, пробы и блуждания.

Каждую новую поэтическую книгу мы открываем с надеждой, как дверь, за которой может оказаться любимый человек.

При всем возможном разнообразии попробую выделить два полярных типа стихотворных книг. К первому я бы отнес книгу-лестницу, по которой автор совершает свое сосредоточенное и непре рывное восхождение. Это единый монолог-монолит, условно разделенный на отдельные стихо тво рения-реплики. Второй случай — это книга-выставка, пестрое собрание всех форм, объемов и красок. Книга-ярмарка, книга-праздник. Новая книга стихотворений хорошо у нас известного харьковского поэта и филолога Михаила Красикова по всем приметам относится к классу «Б». В ней есть установка на знаковость, на максимализм форм и представлений, на резкость.

Лидия Стародубцева в своем весьма изысканном предисловии к «Бо- жьей вишне» вводит в оборот такую неожиданную категорию, как «сумка Красикова». Далее следует пространное и замысловатое пояснение этого феномена. Если отбросить избыточный пафос, то само определение следу- ет признать удачным, ибо оно схватывает самую суть природы красиков- ского стиха и способ составления книги.

«Божья вишня» заявлена как книга стихотворений. А стихотворение — это высказывание с неопределенным статусом. Определенность стихот- ворению придает авторская воля и нацеленность. При пестром разноо- бразии жанрово-поэтических форм и объемов книга жестко подчинена единому направлению. Содержимое «сумки» уложено строго и по системе. Материя переживаний, яркий изобразительный ряд, глубокий поиск в древних языковых отложениях — все это отодвинуто в сторону.

На первой линии у харьковского автора — прямое поэтическое сло- во, громко сказанное, точно направленное и конкретно обращенное к со- беседнику, другу, современнику. Стихотворение есть не только текст, но еще и физическое действие поэта, не только душевное, но и мышечное усилие. Действие порождает энергию и тем самым воздействует на чита- теля. Впрочем, автор избегает откровенных призывов и побуждений, а изобретает скрытые, неназойливые пути влияния. Публицистичность — одно из заданий и лиц поэтического искусства. И здесь Михаил Краси- ков вполне органично оказывается в самой толще той великой традиции русской классической поэзии, которая именовалась когда-то гражданской лирикой. И этот издалека идущий пунктир просматривается в книге со- вершенно отчетливо и ощутимо:

Подстать вокзальной побирушке

ты, муза бедная моя.

Куда тебе до Музы-«душки»,

Поющей слаще соловья!

 

Твой голос тих и лик невзрачен,

но, сердце доброе храня,

диктуешь ты безмолвным плачем

строку, судьбу, любовь, меня.

Связь и преемственность автора «Божьей вишни» с классическими мотивами очевидна и не требует больших затрат и глубоких изысканий. Баратынский и Некрасов оказались в «сумке Красикова» в одном флаконе. Вы подумали о пародии? Напрасно. В этом случае — все всерьез. Традиция — это река, текущая мимо нас. Повсюду и непрестанно. В ее воды можно войти без стука, всегда и сколь угодно много раз.

Прикосновение к традиции в стихах Красикова соприродно и неслучайно. С другой стороны, моментальность и калейдоскопичность авторских наблюдений, заметок и зарисовок порождает недоумение, а порой и просто приводит в отчаяние. Любовь требует пристального внимания и сосредоточения, но очень часто автор не представляет нам возможности для плавного вхождения и погружения в свой поэтический мир. Картины этого мира слишком осколочны и фрагментарны, охота к перемене чувств столь велика и экспансивна, что требует от читателя скоростного реагиро- вания, бесконечных переходов и перепадов нашего восприятия.

Если мыслить в категориях мира драматического, то следует при- знать, что это взъерошенное стихотворное пространство приближает нас к трагикомическому состоянию.

Отдельные записи, прописи, надписи носят чисто импровизацион- ный и бульварно-юмористический характер. От подобных текстов едва ли можно ожидать содержательной емкости и совершенства. Некоторые из них заслуживают лишь мелкого шрифта на последней полосе массового еженедельника. Что это: дань моде, издержки производства или преслову- тая постмодернистическая всеядность?

Эти малые верлибристские опыты для отечественной поэзии остают- ся все еще заморской экзотикой. Пока еще не существует надежных крите- риев для их полной расшифровки и безошибочной оценки. При всем при том некоторые из этих опусов заставляют задуматься и остаются в памяти. Например, вот такое изречение:

Жадной кистью фламандца

выхватывает сентябрь

с палитры Времени

краски — одну за другой, —

будто опасается,

что их не хватит.

Будем, однако, помнить, что карта поэзии стремительно меняется на наших глазах. На ней, как и на глобусе, появилось много ранее неведомых, независимых государств, и далеко не все они состоялись. Казавшиеся большими горы, оказались мелкими вздутиями, то, что представлялось непреложным, приложилось и разложилось, то, что считалось маргиналь- ным, стало мейнстримом. Поезд поэзии стоит на запасных путях. Очерта- ния ее будущего весьма расплывчаты. Никто сейчас не может изготовить большой чертеж ее предстоящих свершений. Несомненно, однако, что на трехвековом древе русской поэзии есть еще множество зеленых ветвей и новых точек роста.

Когда я переворачивал последние страницы «Божьей вишни», (всякий раз спотыкаюсь на этом заголовке), вдруг ощутил некую неполноту стихот- ворного ряда. Как-то даже внезапно я почувствовал крупную недостачу: в последний момент из этой книжки выпала почему-либо целая группа сти- хотворений. Это были стихи совсем иного состава и настроения, нежели те, о которых речь уже шла. Очевидно, в последний момент автор решительно изъял из корпуса стихов новой книги самые трепетные и глубоко-исповедальные тексты. Может быть, он счел их неуместными в этом содер- жательном контексте. А что если и на самом деле Михаил Красиков — совсем другой поэт, поэт крупных мыслительных форм и большого лирического стиля. Разумеется, это всего лишь гипотеза. Да, но возведение гипотез и по- иск в предположительном наклонении — это часть профессии критика.

В отличие от юриспруденции в поэзии все версии и варианты, все черновики и редакции равноправны и равноценны. В качестве косвенного доказательства своего предположения процитирую одно стихотворение из новой книги, в котором, как мне кажется, сокрыты молекулы «пере- менного направления»:

Нет, не буду просить у тебя поэтического убежища, Город выцветших грез побелевших ночей!

Выставляй сколько хочешь меня на посмешище —

на безжалостный суд твоих льдистых очей.

Не дождешься склоненных коленей, восторженных воплей,

хоть я пленник суровых атлантов твоих.

Лучше сразу мосты, словно руки, сведи мне на горле,

все равно красоту не вкарябаешь в стих!

Мы не можем знать, в какой точке своего продвижения находится сейчас харьковский поэт, но совершенно точно известно, что он в пути.

Поля, отмеченные * звёздочкой, необходимо заполнить!

Ваше имя*
Страна
Город*
mailto:
HTTP://
Ваш комментарий* Осталось символов