- Поэзия – это такая среда, которая требует введения какой-то техники безопасности, поэтому я соответствующим образом оденусь в такую вот спецодежду (достает халат, исписанный разными языками). Это лингвогобелен. Полностью этот халат представляет законченное стихотворение.

    Лингвогобелены – это своего рода антивавилон. Попытка переполяризовать само понятие «Вавилонская башня» (бесшабашня), этот библейский символ взаимонепонимания... Мне довелось в более мирные времена на юго-западе Ирака обходить вокруг вот этого самого зиккурата (остатков зиккурата – сохранилось 3,5 яруса), который вошел в историю как Вавилонская башня. Дело в том, что него есть собственное имя, по-эламски Эттэменнанки: буквально: «понимаем друг друга без помощи богов». Это перевернутый наизнанку первоначальный смысл.

    Неразбериху всегда называют «Вавилон». Я считаю, что жанр лингвогобеленов – попытка предоставить разным, контрастным, зачастую не подозревающим о существовании друг друга языкам какую-то площадку, какой-то многоугольный стол с фрактальной береговой линией, чтобы они договорились между собой без переводчика, отвечая буквальному значению собственного имени Вавилонского зиккурата... Они у меня в стихах живут, по крайней мере, в пределах одного листа, пусть договариваются хотя бы здесь…

    - Японский язык мне напоминает такое разветвленное ущелье, все почему-то фиореневого цвета, на окромках которого стоят руины каких-то разностильных архитектурных сооружений.

    Арабский язык мне представляется цвета зеленовато-тяжелтого. Символизирует его тропическое болото, на поверхности которого плавают глянцевые эротические журналы, и на них ляги сидят, наглые такие...

    Русский язык – большой ломоть хлеба, оторванный (не отрезанный), который, в свою очередь, испечен из каких-то злаков вперемешку с посеченными, мелко искрошенными страницами мемуаров какого-то красного комиссара или белогвардейца. Замешан на каком-то просроченном амаретто подмосковного розлива и присыпан асфальтовой крошкой, но перемешанной со сливочным джемом. Это не сам русский язык, а то, что к нынешнему моменту от него осталось... Новояз, который льется отовсюду в России, особенно в средствах массовой дезинформации…

    - 22 ноября 1994 года я спешил в метро по промозглому ночному Садовому кольцу. Деревья стояли такие абдзертые (по-белорусски), я посмотрел на это Садовое кольцо: промозглость такая, абдзертость, мрак… И я не знаю, откуда пришло по-исландски: «Осень памяти: с деревьев облетели пожелтевшие фотографии». Потом думаю: «Получилось что-то вроде хокку. Какое, к черту, хокку по-исландски?» Перевел на японский тут же. «А теперь все в порядке, – думаю. – Неплохо получилось, сейчас сяду в метро и на всех трех языках это запишу». Поворачиваю по спуску в сторону старого выхода метро «Курская» и вижу: половина этого спуска усеяна выброшенными из чьего-то старого архива семейными фотографиями. Вот. Предощущение события. Натюрвив. Такие натюрвивы, которые даны тебе случаем, который совпадает, накладывается на твой внутренний настрой. Вот это и рождает стихотворение.